Эротические рассказы: "Инцест"	Название: "ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ!!!"
Мое грехопадение совершилось в достаточно юном возрасте и к тому же довольно-таки необычным способом — в два этапа. Не стану подробно описывать период, этому предшествующий, поскольку он хорошо знаком каждому мужчине, некогда вступившему в состояние половой зрелости. Подчеркну только, что моя сексуальная озабоченность приняла такой размах, что вскоре в нашем дачном поселке не осталось ни одной девочки от десяти лет, с которой я мысленно не стащил бы трусики, а потом, в ночной тиши, не восстановил бы это действие в памяти с помощью рук и пылкого воображения. Бурному росту моего подростко­вого либидо сильно способствовали также регулярные походы на местный пруд — как на грех с самого июня в Подмосковье установилась чудная погода и наш небольшой пляжик был буквально завален разгоряченными тела- ми полуголых дачниц, которые я тайно, сквозь полуприкрытые от солнца веки, пожирал глазами. Пожирание, естественно, находило свое выражение в соответствующих, так сказать, адекватных реакциях моего юного организма, причем настолько конкретных и выразительных, что загоравшая рядом со мной мамина сестра тетя Шура однажды не выдержала и воскликнула: — Сашка, тебе пора купить новые плавки. Эти совсем сели. Тетя Шура появилась на нашей даче всего день назад и, конечно, не могла знать, что мои плавки куплены мамой в мае и, как всегда, с расчетом на два-три сезона вперед. Поэтому дело было не в размере плавок, а в размере моего внушительного, сильно подросшего за этот год да к тому же еще постоянно эрегиро-ванного члена. Впрочем, тетя Шура оказалась не такой уж наивной простушкой и по дороге домой, идущей довольно густым перелеском, вернулась к теме моих плавок, неожиданно схватив их сзади за резинку. А поскольку она еще вдобавок сильно потянула ее вниз, тесные трусики соскользнули сначала до колен, а по­том и до лодыжек. Тетя Шура несколько смутилась, но ненадолго — возиться со мной было у нее в обыкновении, и «конфуз» с моими плавками она восприняла как издержки нашей очередной шутейной игры — расхохоталась звонко, заливисто и, как мне показалось, издевательски. Мое самолюбие было задето, я вспыхнул и, повернувшись, кинулся на злорадно ухмыляющуюся тетечку Шуру. Она увернулась, но не очень ловко, и в результате палец моей правой руки попал под левую бретельку ее купальника и хорошенький цель-носкроенный купальничек тети Шуты затрещал буквально по швам! Тетя Шура ахнула, а я попытался высвободить руку, но запутался и, окончательно оробев, сдернул с нее, сам того не желая, всю верхнюю часть купальника. Сдернул и... замер с открытым от удивления ртом и мгновенно поднявшимся (уже не в первый раз за день) членом. Правда, объектом вожделения моего неуемного торчуна стала на этот раз грудь моей собственной тетки. Но это была не нарисованная, а настоящая, живая, причем отвечающая всем стандартам моего воспаленного воображения грудь, то есть достаточно пышная, с большими сосками и, кажется, даже упругая. Впрочем, в этом можно было убедиться, только дотронувшись до нее. Дотронуться до груди тети Шуры?! Невероятно, немыслимо! Но... Почему бы и нет? Ведь кто такая тетя Шура? Всего лишь младшая сестренка мамы, которой недавно исполнилось двадцать восемь лет. Получается, что она старше меня только в два раза! Разница, конечно, существенная, но уж не такая и большая по сравнению с мамой, которая старше меня на целых восемнадцать лет. Да, мама намного старше нас, да и грудь у нее поменьше, чем у тети Шуры. Производя в уме эти выкладки, я не отрывал напряженного взгляда от обнаженных сисек. В конце концов она не выдержала — Ну что, доигрался? — возмущенно буркнула тетка. — И как теперь пойду обратно? В таком-то виде! Я смутился, — Что-нибудь придумаем... Напряженный член продолжал натягивать плавки, но меня это уже мало заботило. Молодая, красивая женщина — пусть и моя тетя — стояла передо мной почти голая и, судя по ее лицу, нисколько этого не стеснялась. Почему же тогда я должен стыдиться? И я, уже не стыдясь ни тети, ни самого себя, шагнул вперед и, одной рукой схватив оторванную бретельку, другой стал судорожно запихивать упругие тетины полушария в полуразвалившийся купальник. — Ты что это делаешь? — сердито, но почему-то шепотом спросила тетя Шура. — Что это ты себе позволяешь? Привычка повиноваться взрослым сработала моментально, я испуганно отдернул руку, и правая грудка, которую удалось более-менее пристроить, снова выпрыгнула наружу, — Это я так... чтобы не увидели... — Мой язык еще немного поболтался в пересохшем рту и неожиданно смолк. Не спуская глаз с моих плавок, тетушка медленно попятилась назад. Я шагнул следом, и мы оказались в низкорослых, но довольно густых кустиках. Испуганно оглядевшись, тетушка зашла за какой-то кустик и тихо сказала: — Отвернись, пожалуйста, Сашок... Я... Я переоденусь. И она вытащила из пляжной сумки свой розовый, и цветочек халатик. Глянув на халат, как на заклятого врага, я нехотя отвер-нулся. Но как только за спиной послышалось шуршание материи и потом облегченный вы дох, резко, всем корпусом крутанулся обратно. Тетя Шура ойкнула и, прижав купальник к груди, быстро присела, успев, однако, продемонстрировать мне и окружающим кустикам все свои прелести. Голова моя закружилась, все виденные накануне выпуклости под лифчиками и трусиками пляжных девиц как-то вдруг выскочили из ума. Откровенная, бесстыдная голизна тетки заслонила, кажется, даже сам солнечный свет. — Уйди, бессовестный, — хрипло сказала тетя. Хотя зеленая травка и занавешивала большую часть ее промежности, краешек розовой щелки все-таки выглядывал из тонких стебельков и, кажется, взывал к моему лопающемуся от натуги члену. — Не уйду. И воровато оглянувшись по сторонам, я присел рядом. От неожиданности тетка опрокинулась на попку, даже не успев сомкнуть колени. Все дальнейшее произошло буквально в считанные секунды. Я повалился на тетку и всей своей тяжестью придавил ее к земле, целуя и бормоча в розовое ухо: — Тетя Шура... тетя Шура —повторял я, как безумный, — только сверху, чуть-чуть... Ну пожалуйста, что тебе стоит... Тетка попыталась было сопротивляться, но куда там! Содрав с себя плавки, я протиснулся между ее колен и принялся тыкать, куда ни попадя, своим взбесившимся карандашом. — Пусти, ты с ума сошел! Гибкое женское тело извивается, мягкие ладони и острые локти попеременно упирают-  ся в мою грудь. И вдруг все препятствия исчезают, и я чувствую, как мой член, скользнув по чему-то ворсистому и влажному, проваливается куда-то вниз. Однако в следующий момент ловкие тетушкины пальцы подхватывают его и отправляют вперед головкой в теплую, влажную ямку. Мне остается только нажать, что я и проделываю со всем пылом юного кобеля. Приподняв ножки тетушки повыше, задвигаю член в тесную дырочку, тетушка хрипло вскрикивает, но прижимается еще тесней, захватывая мою попку в кольцо сильных икр. Почти не чувствуя тяжести прильнувшего тела, легко отрываю ее от земли и принимаюсь судорожно дергать задницей раз за разом все быстрее и быстрее, и наконец... К тому моменту, когда на дороге появляется какая-то семейная пара в сопровождении двух ребятишек, я успеваю дважды излиться в сладко почмокивающую, родственную дырку. Весь обратный путь к даче мы проделываем молча. Я поторапливаюсь, лихорадочно перебирая в памяти варианты мест и местечек, где мы могли бы незамедлительно продолжить наши занятия. На ум приходит то пустая мамина спальня, то забитый барахлом чердак, то угол сарая. Тетя Шура плетется сзади на почтительном расстоянии. Лицо ее опущено, в зубах сорванная травинка. Она о чем-то думает, но о чем? Неожиданно мне приходит в голову, что тете Шуре тоже видится пустая мамина спальня с завешанными от жары окнами и большой прохладной постелью посредине, и я ^ невольно убыстряю шаг. Наше высокое бетон-I ное крыльцо преодолеваю в два прыжка, вбе гаю на веранду и... останавливаюсь как вкопанный. Из гостиной раздается высокий женский голос. Черт подери, мама приехала! Приехала и теперь треплется с кем-то из своих многочисленных подруг по мобильном телефону. Расстроенный до слез, я оборачиваюсь и вижу приближающуюся к веранде тетю Шуру. У нее блестящие глаза и решительно сжатые губы. Подойдя к крыльцу, тетечка Шура начинает, быстро-быстро семеня ногами, подниматься по ступенькам. — Ну же, Сашок, — раздается за моей спиной. — Поцелуй мамочку... Я обернулся — мама, опустив руку с зажатой в ней трубкой, выжидательно смотрела на меня. Я бросился к ней в объятия. — Что с тобой, сынок? Мама ласково поцеловала меня в щеку и, отстранившись, но не выпуская из рук, вопросительно поглядела в глаза. — Я... — начал было я, но осекся. Сзади послышались шаги и скрип двери. Мы одновременно обернулись — тетя Шура стояла в дверях, облокотившись о притолоку. Солнечные лучи пронизывали насквозь ее легкий халатик точно резцом обрисовывая контуры ее фигуры. Что-то темное — впрочем, теперь я уже знал что — виднелось между слегка раздвинутых ляжек. Тетя Шура улыбалась, но смотрела куда-то вбок. — Здравствуй, Аля. Как доехала? — Здравствуй, Шурочка. Я заметил, что мама несколько промедлила с ответом и похолодел. А что если... мама дога- л дается? Но в следующую же минуту мама ото- двинула меня в сторону и быстрой походкой направилась к тете Шуре, порывисто обняла ее и поцеловала. — Все в порядке, дорогая. Кстати, ребята, вы знаете, что проезд опять подорожал? Сестры расцеловались и заговорили о растущих ценах на нашей дачной остановке, а я, успокоенный, поднялся в свою мансарду, растянулся на своем дачном топчане и, прислушиваясь к голосам, доносящимся снизу, задремал. Когда мои веки окончательно слиплись, разговор на первом этаже вдруг оживился и даже пошел на повышенных тонах, но это было последним моим впечатлением, поскольку в ту же секунду я провалился в глубокий освежающий сон. Через два часа выспавшийся, бодрый и невероятно голодный я спускался вниз, к маме и тете Шуре. Мама, уже в просторной домашней футболке и шортах, открывавших ее длинные, загорелые ноги, хлопотала возле стола. — Садись обедать, Сашок. Я привезла твою любимую пиццу. На столе, действительно, благоухало большое блюдо с пиццей. Я подвинул к себе тарелку, мама — свою... Я оглядел стол — больше никаких приборов не было. — А где тетя Шура? — Уехала, — мама наклонила голову, аккуратно расчленяя ножом свой кусок. Получились две ровные, одинаковые половинки. — Полчаса назад на двенадцатичасовой... — Но... как же? Она же вроде не собиралась... ' Я сидел, точно обухом оглушенный. — Да, не собиралась, — мама нацепила на вилку длинную полоску, внимательно посмотрела на нее, положила в рот. — А потом взяла и собралась. В последней маминой фразе проскользнула еле заметная насмешка, однако я все-таки не удержался и спросил: — Вы поссорились? Этого делать было не надо, но я вспомнил их разговор на повышенных тонах и не удержался. Мама тотчас же вспылила: — Да, это я ее отправила. Не хочу, чтобы по нашей даче расхаживали в голом виде. В конце концов, ты уже не мальчик, — окончательно выйдя из себя, добавила ядовито: — А ты-то, дружок, что так разволновался? Сам просил, чтобы она с тобой на пляж не таскалась. К сожалению, это была чистая правда — без тети Шуры мне было свободнее разглядывать валяющиеся на пляже женские сиськи и задницы. Но теперь... Теперь ситуация изменилась, мне не надо было прятаться от нее, а совсем даже наоборот. Конечно, тетя Шура дала мне только один раз, но за этим одним разом мог бы последовать и второй, и третий... Мог бы, но не последует. Тетя Шура уехала, и все мои мечты об уютном сарайчике и укромном чердаке разлетелись в прах. Я тяжело вздохнул и уткнулся в почти полную тарелку. Некоторое время мы ели в полном молчании. В конце концов мама совсем успокоилась, чего нельзя было сказать обо мне. Это обстоятельство почему-то сильно насмешило маму. И она, протянув через стол, потре- . пала пальцами мои патлы.  — Хватит дуться, дурашка, — сказала она ласково. — Подумаешь, тетка уехала. Велика беда! Одна уехала, другая осталась. Я поднял глаза на маму и... обомлел. Ее красиво очерченные, слегка подкрашенные губы изгибались в лукавой улыбке... Прищуренные глаза смеялись... Неужели тетя Шура... протрепалась? Но если так и мама все знает, то почему она не сердится? И что означают эти слова насчет двух теток? Но мама, почувствовав, что на языке у меня вертится новый вопрос, сделала серьезное, даже строгое лицо, а затем встала и принялась убирать со стола. После обеда я отобрал у матери телефон, а она пошла поливать свои цветы. Сразу же набрал номер тети Шуры, никто не отозвался, и я, с полминуты послушав гудки, положил трубку и стал наблюдать за хлопочущей над клумбой мамой. Жара еще не спала, и ей пришлось скинуть с себя футболку и остаться в лифчике и плотно облегающих попу шортах. Не знай я, что это моя мама, подумал бы, что это одна из тех телок, которые кидают бадминтон на соседней улице. Играть они не умеют, но всеми своими полушариями трясут так, что я специально несколько раз проезжаю мимо них на велосипеде. Я с тоской застучал пальцем по клавишам. Шура все еще была в дороге. Я поднял глаза, и сердце учащенно забилось. Мама стояла посреди лужайки, в одной руке ее была .лейка, в другой поясок полуспущенных шорт. Изогнувшись всем телом и закинув подбородок за плечо, моя мамуля внимательно разглядывала обнаженную правую ягодицу. Мои глаза невольно впились в этот кусочек белоснежной женской плоти, имеющей форму соблазнительной женской попки. От этой картины у меня буквально захватило дух, свободная рука снова потянулась к телефонной трубке, но на полпути остановилась и... опустилась к вздувшейся ширинке. Поглаживая себя, я выглянул в окошко — мама все стояла и, покачивая головой, созерцала собственную ягодицу. Подозревала ли она, что я за ней наблюдаю? Наверно, нет, иначе не сделала бы того, свидетелем чего я вскоре оказался, — спустив шорты еще ниже, слегка оттопырила свою задницу и еще круче закинула назад голову, изо всех сил стремясь разглядеть что-то на мерцающей белизной коже. Выгнутый торс, расставленные на ширину плеч стройные загорелые ножки и даже откляченная аппетитная попка, причем абсолютно голая, были настолько недвусмысленны, что я просунул руку в шорты, нашел свой лопающийся от натуги член, и, не отрывая глаз от медитирующей с собственной задницей мамы, ожесточенно заработал средним, большим и указательным пальцами. Правда, минуту спустя, выглянув во двор, убедился, что мама в шортах и даже футболке продолжает поливать свои цветочки, но это уже не имело никакого значения для моего содрогающегося члена. Безнадежно испортив трусы (а может быть, и шорты), к возвращению мамы я тем не менее настолько оклемался, что, когда она, раскрасневшаяся, оттого еще более красивая, с лейкой в руке появилась в дверях веранды, усмехнулся мстительно и спросил: — А бегать по лужайке без шортов — это не значит ходить голой? Мамуля, однако, нисколько не смутилась. Мне даже показалось, что мое невольное шпионство пришлось ей по душе. Правда, она промолчала, очевидно, не найдя что сказать. Только, проходя мимо, щелкнула меня пальцами по носу, точно собачку, с которой заигрывают. Она прошла в столовую, а потом откуда-то издалека донесся ее голос. — Сашок, я пойду ополоснусь. Я машинально кивнул и включил телевизор, очередную серию «Хроник молодого Индианы Джонса». Но только на экране появилось лицо старика Инди, как снова раздался мамин голос: — Сашок, поди сюда! Я вылез из кресла и, прихватив полотенце и ножницы, поплелся в ванную. Мама — большая охотница до водных процедур и всегда забывает взять с собой в ванную все необходимое: иногда шампунь, иногда бритву. Тут я и прихожу на выручку — беру, что нужно, и просовываю руку в дверь. Мама при этом сму­щается и говорит что-нибудь вроде: «Спасибо, зайчик! Так вот, оказывается, для чего мамам сыновья нужны». Дверь, как всегда, была не заперта, я приоткрыл ее, готовясь просунуть в щель руку, но остановился, услышав внутри негромкий смех. Как дурак, застыл с вытянутой рукой, а мама сказала: — Спасибо, родной, я все взяла. Постой, не беги,зайди на секундочку. • Мгновенно задохнувшись, я толкнул дверь и на подгибающихся ногах переступил порог ванной. Мама сидела на бортике ванны спиной ко мне. Она была совсем голая и мокрая, видно только что вылезла из воды. Я опустил глаза, а мама, не оборачиваясь, сказала: — Слушай, меня какая-то гнусь укусила. Прямо в попу. Кажется, даже шишка вскочила. Будь добр, посмотри, что там такое. Кровь бросилась мне в голову, щеки буквально запылали, и я едва не выскочил из ванной. Ничего мне так не хотелось, как коснуться этих белоснежных слегка подрагивающих ягодиц, с которых сползали продолговатые капли. Руки мои затряслись от еле сдерживаемого волнения. Голова закружилась и я, чтобы не упасть, бессильно прислонился к притолоке. — Ну что же ты, Сашок, — ласковый голос мамы не сразу дошел до моего сознания, пробившись словно сквозь толщу воды. — Посмотри же, может, помазать надо чем-нибудь? Бедная мама, видно, и не подозревала, что стоит мне хотя бы пальцем коснуться такой упоительной попы, я не выдержу и брошусь на нее словно хищное животное. Но и уйти было невозможно — ведь речь шла, в сущности, о пустяковой услуге. И я заставил себя нагнуть голову, сосредоточиться и отыскать на ее правой булочке незаметное на первый взгляд пятнышко. — Ну что там? — Мама переступила ногами в воде, и ягодицы мягко и округло задвигались. — Потрогай, нет ли отека. — Но... — сказал я, и голос мой осекся. — Трогай-трогай, — почему-то тоже шепотом сказала мама. — Не стесняйся, дурашка. Вытянув вперед руку, я коснулся кончиками пальцев почему-то левой ягодицы, но вода в ванной пришла в движение, и я испуганно отшатнулся назад. Мама вздохнула и сказала: — Наверно, отек все-таки есть. Ну ладно, сынок, коли уж ты здесь, потри маме спинку. И она, не поворачиваясь, протянула назад руку с зажатой в ней губкой. Моя влажная ладонь соединилась с мокрой губкой, которую я сначала осторожно прижал к маминой спине, а потом потихоньку передвинул вниз, к попе. — Сначала намыль, — тут же отозвалась мама. — Да не губку, а спину. Это уже было похоже на обычное мытье и я, стараясь не опускать глаза вниз, несколько раз провел куском мыла по ее лопаткам — сперва правой, потом левой. Кожа здесь была загорелой, гладкой и нежной, и это впечатление необыкновенной нежности усугублялось теплой мыльной водичкой. Мама поежилась и тихонько хихикнула. — Посильнее, парень. Я не стеклянная, не рассыплюсь. Давай-ка губкой. Но я, все больше и больше входя в роль ее банщика, позволил себе проигнорировать мамин, как мне показалось, преждевременный совет. Прежде чем пустить в дело губку, еще много раз прошелся мылом по шее и лопаткам, пока они из загорелых не сделались почти белыми. Вот тогда, зачерпнув в обе пригоршни . воды и бросив ее на взвизгнувшую маму, принялся растирать мыльную пену, размазывать ее по всей спине от верха до низа. Снова взобрался пальцами наверх, до самых подмышек, и там тоже помылил. Так всегда делал отец, когда тер мне спину. Мама специально развела в стороны локти и томно склонила головку на мокрое плечо. — Это ты у папы научился, да? Я не ответил, и она, как будто испугавшись чего-то, поспешно добавила: — Нет, нет, продолжай, ты все замечательно делаешь... Она произнесла это, совсем как тетя Шура тогда в лесу, с той же интонацией и, кажется, даже теми же словами. Мой член все это время истекавший какой-то влагой — не то мочой, не то спермой, мгновенно отреагировал на это сходством таким «стоем», что я чуть не застонал от боли. Но как бы ни был я возбужден, очевидная разница между тетей Шурой и мамой не могла не броситься мне в глаза. Нет, моя мама была красивее, гораздо красивее тетя Шуры, и совпадение это вдруг наполнило мое сердце тоской и обидой... Да, если бы я не был сыном своей мамы... И не был бы таким ужасно, не­простительно молодым... Удивительно, но все эти переживания никоим образом не отразились на качестве одолевавшей меня эрекции да и руки продолжали, как ни в чем не бывало делать свое дело. Синенькая губка по-прежнему сиротливо лежала на бортике, она, кажется, успела уже подсохнуть, а я все еще ласково оглаживал мамочкины бока и разминал ее плечики, время от времени поливая массируемые . места теплой водой. И мама, перестав стесняться, все чаще приваливалась к моим рукам, приговаривая слабеющим голосом: —Ах, как хорошо, как славно. Какие у тебя сильные руки, сынок... В конце концов она выпрямилась и сказала, глядя прямо перед собой в кафельную стенку: — А теперь спереди... Ладно? Все стихло от этих простых слов — даже вода под ее ногами. Мне показалось, что я ослышался, но она уже поворачивалась. Первая мысль: «Какая она красивая!» Вторая: «Я хочу, хочу ее!» Тот, кто хотел бы бросить в извращенца камень, пусть представит себя на моем месте. Прекрасная молодая женщина — в пору своей зрелости, своего цветения — стояла передо мной. У основания чуть выпуклого живота, там, где сходились строй­ные, загорелые бедра, темнели аккуратно подбритые с двух сторон волоски. Так вот зачем ей нужна была бритва в ванной! Мои шорты буквально затрещали от внутреннего напора, пришлось немного согнуться и даже попятиться назад. — Ну что же ты, Сашок? — мама ласково улыбнулась, но глаза ее смотрели куда-то вбок. — Я замерзла... Мгновенно я оказался рядом. Слегка откинув назад голову, мама выпятила вперед свои по-девичьи крепкие груди. Вот когда мне понадобилась губка! Окунув ее в ванну, я тут же выжал воду на мамину грудь. Осторожно прошелся рукой сначала вокруг, а потом и сверху, касаясь краем ладони белых упругих возвы-^ шенностей. И тут же заметил, как вытянулись У и затвердели крупные соски. — А теперь сполосни остальное. Мама грациозным движением забросила руки за голову, одновременно раздвигая загорелые ножки. Если бы не аккуратная темная щетинка внизу живота, можно было бы подумать, что мама стоит передо мной в белых трусиках. Впрочем такой же невидимый узенький лифчик белел и на ее торчащих вперед грудях. Я опустился на корточки, ворсистая полоска теперь оказалась перед самым носом, и я смог разглядеть слегка припухшие губы вагины. Короткие темные волоски на каждой стороне разреза прилипали к мокрой коже, нависая своими кончиками над розовой щелкой. Дальнейшее мое бездействие становилось подозрительным и я, спохватившись, вернулся к своей роли банщика, снова окунув губку в ванну, приложил ее к чудесной округлости живота и судорожно сжал. Струйка мерцающей воды помчались вниз, частично затекая в губы вагины, а частично огибая их с обеих сторон. Вода в губке кончилась, я снова обмакнул ее в ванну и, вес-ь трепеща, принялся водить ладонью по убегающей вниз полоске. Когда я неосторожно коснулся вагины, мать шире раздвинула ляжки, очевидно, для того, чтобы можно было подмыть снизу. Как только рука начала действовать, бедра снова сомкнулись и таким образом, моя ладонь оказалась как бы в мягкой и нежной пленке. Эта приятная ловушка, однако, не стеснила моих движений и я мгновенно этим воспользовался — раздвинув щелку, осторожно потер губкой красный бугорок клитора. Приглушенный стон раздался (или послышалось) сверху, и я, чтобы не сделать маме больно, с сожалением опустил губку. Заодно потер ее розовые, круглые коленки и на этом закончил омовение. Но мама, как оказалось, думала иначе. — А теперь опять сзади, — попросила она — только хорошенько, понимаешь? Теперь, сидя на корточках, я мог вволю налюбоваться маминой попкой. Да, у тети Шуры бедра были пошире, а булочки полнее и тяжелее. Но у мамы зато ноги длиннее, а ягодицы круче и соблазнительнее. И я буквально накинулся на них, массируя то голыми руками, то губкой .Иногда удавалось протиснуться и между ними внутрь попки, и ни разу ни пальцы, ни ладонь не встретили сопротивления. Напротив, мама создавала для моих манипуляций самые благоприятные условия, раздвигая коленки и слегка приседая. В результате наших совместных усилий мне удалось наконец добраться до ее ануса — крошечного, покрытого морщинками розового бутона — и тщательно обмыть его. На этом купание, судя но всему, закончилось — мама выпрямилась, похлопала себя ладонями по бедрам и, повернувшись ко мне вполоборота, сказала: — Все, Сашок, спасибо за чистую спинку, — она лукаво улыбнулась. — И за все остальное тоже. Она накинула на себя тонкую простынку, которая тут же приняла очертания ее влажного тела, и уже обычным тоном распорядилась: — Тебе тоже невредно принять душ. И по постелям, спать. А то мне завтра рано вставать. Действительно, когда утром спустился в столовую, мама уже сидела за столом — в светлой, полупрозрачной кофте и узкой юбке темно-коричневого цвета. Мы поцеловались, причем на меня пахнуло ароматом жасмина, моего любимого цветка. А я и не знал, что у мамы есть такие духи... Или знал, но не обращал внимания? Завтрак прошел очень весело, мама шутила, рассказывала разные смешные истории про своих сослуживцев. Почему-то все они были про мужчин. В конце завтрака я не выдержал и спросил: — Скажи, мама, вот ты еще совсем молодая и очень красивая, а с мужчинами совсем не встречаешься. Почему это? — Спасибо за комплемент, милый, — Мама рассмеялась, но как-то нехотя. — По правде говоря, я даже не знаю, как тебе объяснить. Дело в том, что почти все мои знакомые женаты. Конечно, кое-кто из них приглашал меня провести время, но у таких мужчин одно на уме. Поэтому о серьезных отношениях не может быть и речи. Что же касается одиноких мужчин, то совершенно ясно, почему они не женаты. Либо они —маменькины сынки, либо — зануды и болваны. Во всяком случае, после того как твой отец нас бросил, я еще не встретила ни одного, с кем мне хотелось бы встречаться, Мама задумалась и добавила: — Может быть, в этом есть моя вина. Я так себя веду, что не располагаю мужчин к знакомству. Просто думаю: а стоит ли стараться? Ради чего?.. К тому же вокруг столько разных  болезней, мало ли что бывает. К чему рисковать? Даже с хорошим человеком, которого знаешь, можно влипнуть в историю. Вот поэтому и решила уж лучше быть замужем за своей работой. И мама снова через силу улыбнулась, но я не отставал: — Наверное, ты иногда чувствуешь себя одинокой? Тебе так не хватает... так не хватает... Я, конечно, имел в виду, что иногда маме так хочется, так хочется... И мама сразу все поняла и ответила очень серьезно: — Да, Саша, ты прав. Иногда мне действительно хочется, очень не хватает... Однако лицо мамы быстро прояснилось, и она обратила ко мне повеселевшие глаза: — Ну а как обстоит дело с тобой? Последние дни ты больше сидишь дома... Ни с кем не встречаешься. С чего бы это? Неужели потерял интерес даже к девочкам? — Надоели мне эти глупые телки — сердито буркнул я. — Все они только и знают, что хихикать да кривляться. — Ах, вот в чем дело! — мама понимающе улыбнулась. — Наверное, ты клюнул на женщину постарше. Признайся, парень, ее зовут Шура? У меня бутерброд в горле встал комом. Во-первых, там, в лесу, я обещал Шуре, что сохраню все в тайне, и во-вторых, а вернее, в главных. .. Хотелось надеяться, что мы не раз встретимся с тетушкой на даче. Разумеется, в отсутствии мамы... Вот почему, не отвечая, я уткнулся в тарелку и изо всех сил работал челюстями. — Послушай, Сашок, — мягко сказала мама. — Почему бы тебе не рассказать о том, что у вас произошло? — Я не хочу, то есть не могу говорить об этом... Я дал обещание. — Ах, Саша, — мама наклонилась и потрепала меня по плечу. — Можешь ни о чем не рассказывать. Едва я приехала на дачу, как сразу все поняла. У Шуры щеки разрумянились, как у напроказившей девчонки, а благоухала она, как цветок. А ты выглядел совсем как нашкодивший кот. Нет, я сразу догадалась: что вы, ну... одним словом, трахнулись. Последнее слово из нашего тинейджеров-ского лексикона мама выговорила отчетливо, с явным удовольствием, что меня и покоробило, и обрадовало одновременно. Как будто через это словцо между нами — взрослой женщиной и юношей, почти мальчиком — возникала какая-то тайная связь. Я подумал, что всего лишь пару дней назад сама вероятность подобного разговора показалась бы мне абсурдной, И вот... Тут мама заговорщически подмигнула и сказала: — Хотела бы знать, кто кого соблазнил? Впрочем, иногда очень трудно в этом разобраться. Но я попытаюсь... Наверное, вы с Шурой купались, а потом, вернувшись на дачу... Или, может быть, по дороге в лесу? Господи, как ты покраснел, сынок, — и, взглянув на мои пунцовые щеки, мама рассмеялась. — Судя по всему, я угадала! — Как ты узнала? — пролепетал я. — Неужели от Шуры?  — Да нет, конечно. Просто мы с ней родные сестры, и я прекрасно знаю, что сделала бы на ее месте, — мама наклонилась и потрепала меня по плечу, — Не волнуйся, Саша, я не сержусь. Рано или поздно это должно было произойти... Знаешь, я даже... Она не договорила, оборвав фразу на полуслове, посмотрев на настенные часы за моей спиной. — Саша, какой кошмар, я жутко опаздываю! Она вскочила с места, смешно округлив глаза. Я привычно выставил щеку для поцелуя, но мамулю уже точно ветром сдуло с веранды. Ровно через минуту после того, как хлопнула калитка, я был уже в ее спальне. Там все выглядело как обычно: незастеленная постель, разбросанные по подоконнику и креслу пудреница, зеркало, щипчики для бровей. Окно было закрыто, а шторы из-за жары задернуты, отчего в воздухе ощущался устойчивый запах жасмина. Втягивая его широко раздутыми ноздрями, я прилег на край маминой кровати. Какая-то розовая тряпка, похожая на носовой платок, выглядывала из-под подушки. Двумя пальцами я потянул платок за краешек, он развернулся и... оказался трусиками. При одной мысли, что этот кусочек воздушной ткани прикасался к самым тайным местечкам моей мамочки, я пришел в неописуемое возбуждение! Быстро спустив брюки, обернул трусиками стремительно растущий член, поглаживая его от основания до краешка плоти. Затем, как всегда, закрыл глаза и... вдруг увидел себя возле ванной, в которой стоит обнаженная молодая женщина, очень похожая на мою маму. У нее стройные загорелые ноги, круглый, чуть выпуклый животик, белизна которого так красиво контрастирует с «шоколадным» гладким торсом. Когда ноги женщины раздвигаются, под ее аккуратно выстриженным лобком разверзается щелка, не узкая и не широкая, но в мыслях достаточная для того, чтобы... Дойдя до этого «чтобы», я вдруг вскрикиваю, хватаю член обеими руками и начинаю дрочить до тех пор, пока мой чирышек не раздувается до неузнаваемости и не начинает судорожно дергаться, извергая на руки, ковер и мамины трусики целый гейзер горячей спермы... Изнеможенный, откидываюсь на мамину постель, но глаза продолжают жадно рыскать по комнате. Мое внимание привлекает большая коробка из-под обуви, стоящая под шкафом. Кажется, мама хранит в ней какие-то старые бумаги: квитанции, вырезки из газет, семейное фото. И наверное, письма... А что если это письма от любовников, о которых она полчаса назад упомянула? Я спрыгиваю с кровати и почему-то на цыпочках направляюсь к шкафу. Нет, писем не видно, но зато уйма всяких фотографий, на которых я поочередно узнаю то дедушку, с бабушкой, то маму с папой (еще до свадьбы). А вот это... это уже что-то интересное! На снимке: наше озеро, то самое... Берег, купающиеся и на переднем плане по колено в воде, держась за руки, стоят и смотрят друг на друга мальчик с девочкой. Я впиваюсь взглядом в их лица... Да это же мама и ее брат, дядя Андрей! Интересно, а почему это фотограф запечатлел их без трусиков, совсем голыми? Ведь дяде Андрею здесь на вид уже лет двенадцать, не меньше. А маме, значит, одиннадцать, она ровно на год моложе брата. Я поднял фотографии ближе к глазам... Да, в свои одиннадцать мама выглядит скорее девушкой, чем девочкой. И грудки уже обозначились и лобок покрылся прозрачной шерсткой... Неудивительно, что маленький дядя Андрей сморит с таким интересом на эту юную поросль. О, я бы многое отдал, чтобы войти в эту фотографию и очутиться на его месте... Стоять рядом, ощущая в руке теплую влажную ладошку мамы-девочки. А потом вместе, не одевая трусиков, отправиться по той самой, уже знакомой мне дороге, по бокам которой растут такие густые, такие удобные кустики... Я даже заскулил от досады, а мой член снова заволновался и выпрямился. Однако самое поразительное открытие поджидало меня на дне коробки, где обнаружилась целая коллекция потрепанных, зачитанных журналов, на страницах которых то и дело мелькали рассказы со странными заголовками: «Семейные связи», «Семейные любовники» и так далее. Каждый из этих рассказов заключал историю сексуальных отношений между родственниками. И каждая такая история изобиловала удивительно яркими, откровенными сценами кровосмесительных связей. Здесь предавались сексуальным утехам брат с сестрой, дядя с племянницей, отец с дочкой и, наконец, не по годам шустрый дед, затащивший красавицу внучку в чулан. > Конечно, мне очень пришелся по вкусу рас-ь сказ о тете и ее племяннике. Но даже он по мерк рядом с другим произведением, которое так и называлось: «Как научить сыночка любви». Рассказ был зачитан до дыр, первая страница отсутствовала, а некоторые абзацы окаймлял жирный след красного карандаша. Чуть позднее выяснил, что в этих абзацах подробнейшим образом описывались способы и пози­ции, к которым прибегала любвеобильная мамаша, обучая своего сыночка сексуальным контактам. И, конечно, меня еще больше распаляла мысль о том, что красный карандаш, гулявший по тексту рассказа, держала в руке моя собственная мать. Недолго думая, я снова спустил шорты, чтобы вызволить из заточения свой задубевший член, уже давно роняющий в трусы крошечные слезинки. Дотронуться до него я не решался, опасаясь преждевременного оргазма. Но, когда герой рассказа с размаху погрузил свой ствол в дрожащую плоть матери, плотина рухнула, и мой член сладострастно задергался, поливая пол остатками горячих сливок. Я уже спускался вниз по лестнице, когда в голову вдруг пришла настолько неожиданная мысль, что я даже остановился. Неужели она ждет от меня первого шага? Но, если даже у меня хватит смелости, я все равно не найду нужных слов! А может, ничего и не надо говорить, а просто приступим к делу. Не сразу, конечно, а как-нибудь так... постепенно. Вконец озадаченный, я спустился на веранду и, врубив любимого «Индиану» принялся ожидать возвращения мамы. Мама вернулась ближе к вечеру с отекшими от жары глазами на осунувшемся лице. Обессиленно опустилась в кресло, отхлебнула заварку прямо из чайника, шумно вздохнула. — Мочи нет, как устала, пол-Москвы обошла.
Она еще глотнула холодного чая и торжествующе улыбнулась. — Убилась, но новую партию «Хэд энд Шол-дерс» пристроила. Вот только ноги гудят. Мама нагнулась, небрежно стряхнула с ног туфли и, бросив на меня быстрой взгляд, забросила свои изящные, розовые ступни прямо на мои колени. Сердце мое екнуло и забилось. — Давай помассирую. — Я откашлялся, пропихивая вовнутрь застрявший в горле комок. — Ты же знаешь, я умею. Подол ее юбки с одной стороны задрался и показалось крепкое и круглое бедро, гладкое даже на вид. —Спасибо, милый, —ласково сказала мама — честно говоря, я бы не отказалась. Но сначала дай мне устроиться поудобнее. Опустив ноги на пол, она откинулась на спинку кресла, искоса поглядывая на меня. Через мгновение я уже стоял перед креслом на коленях. Мама сама приподняла правую, очевидно, более натруженную ногу. Подол еще больше задрался вверх, открывая моим рукам доступ не только к тугой икре, но и нежному местечку под коленкой и шелковистой ляжке. Мама завздыхала, запрокидывая голову. Похоже было, что мои старания не пропадают даром. Она так расслабилась, что приподняла и левую ногу и, согнув ее в колене, слегка отставила в сторону. Теперь обе ее ноги откры лись во всю длину и я с вожделением их разглядывал. Еще больше осмелев, стал поглаживать материнские бедра с внутренней стороны. И чем выше их захватывал, тем ниже сам наклонялся, пытаясь разглядеть то, что было под юбкой... Дело в том, что у меня никак не выходили из головы трусики, лежащие на­верху, в ее комнате. Неужели мама ходила на работу без трусов? При этом не боясь, что кто-нибудь заметит, увидит. Девчонки в нашем классе проделывали такие фокусы па пари, но мама... Оказывается, она тоже «выражается» и разгуливает по городу с голой... Слово, которое возникло у меня в мозгу, короткое и смачное, даже еще в применении к собственной матери, возбудило меня даже больше, чем просмотр ее журнальчиков. Уже не стесняясь, я заглянул под юбку или, вернее, что от нее осталось. Но увидел только какое-то темное пятно. Черные трусики? Немного разочарованный, я уперся взглядом в мамину промежность и... различил уже знакомые, немного слипшиеся ворсинки. В восторге от увиденного я снова заработал руками, обминая, оглаживая и лаская ее бесконечные ноги — от щиколоток до оснований бедер. Заглянул под подол еще разок, и вдруг из темной глубины выступили приоткрытые половые губы, окруженные очаровательной пухлой складочкой. Но тут мама, к великому моему сожалению, пошевелилась и открыла глаза, ее взгляд тотчас же упал на нагло задранную юбку. Но мама только укоризненно покачала головой...  — Извини, пожалуйста, — сказала она не одергивая, впрочем, юбку, — мне было так хорошо, что я даже не заметила... Она опустила ноги и посмотрела мне прямо в глаза глубоким, проникающим в самое сердце взглядом. — Знаешь, Сашок, мне очень понравилось. И я не прочь продолжить. Только надо хотя бы ополоснуться с дороги. Приходи в мою комнату минут так через десяток. Десяти минут мне как раз хватило, чтобы зайти в свою комнату, снять трусы и шорты и облачиться в широкие пижамные брюки. От интенсивных занятий в маминой спальне мой член немного припух и теперь болезненно переживал каждое прикосновение к жесткой материи шортов. К тому же я предчувствовал, что мои сладкие мучения еще только начинаются. Открыв дверь в спальню, я не узнал комнаты, в которой был еще только утром. Таинственный полумрак скрадывал окружающие предметы, а мягкий свет розового ночника концентрировался на фигуре молодой женщины, в непринужденной позе раскинувшейся на кровати. Мама лежала на животе, раздвинув ноги. Она казалась абсолютно голой, и, только вглядевшись, я увидел одну полоску на спине и другую, чуть пошире, на бедрах: кроме лифчика и трусиков на маме Але ничего не было. С наслаждением втягивая в себя сладкий, жасминовый запах, я сказал: — Какая ты красивая, мама! — Спасибо, дружок, — из-за подушки мамин голос звучал приглушенно. — Продолжай же, прошу тебя. Я присел на край постели и прикоснулся пальцам;! к розовым трусикам. Сначала прикоснулся, пройдя указательным пальцем, потом погладил по ложбинке между ягодицами. — Очень красивая штучка, — признался я. — И очень тебе идет... Мне она ужасно нравится. — Я это заметила. — Заметила? — Еще бы, — мать улыбнулась. — Когда их нашла, они были еще влажными после твоей метки. Сейчас, кажется, уже высохли. Надо ли говорить, что после такого признания я задрожал от счастья. Трусики смоченные моей спермой, прикрывали ее писю, что было почти близостью. — С чего мне начать? — С чего хочешь, — мать взяла с туалетного столика рядом с кроватью небольшой флакон с лосьоном и протянула мне. — Прекрасный лосьон для массажа. Налей немного на ладонь, очень хорошее средство. И в самом деле, кожа, смазанная лосьоном, как живая, заскользила под пальцами, которые упорно пытались ею овладеть. Эта нежная, упоительная «охота» удивительно возбуждала и, конечно, пришлась мне по вкусу. Я неторопливо прошелся пальцами по спине, потом стал разминать шею и плечи, чувствуя, как мышцы матери вздрагивают от моих прикосновений. Наконец она вздохнула и прошептала: — Как хорошо у тебя получается. Так приятно... В этот момент я нечаянно зацепил на спине застежку от лифчика, и мать добавила: — Расстегни его. Я так и сделал. Сначала расстегнул, а потом и вовсе снял лифчик с матери. Избавившись от этой помехи, я завершил массаж спины и двинулся вниз, к крепким ягодицам, которые так долго не давали мне покоя. Я смазал лосьоном попку и нежно прошелся ладонями по ее пышным щечкам, тиская их с упоением. Потом я брызнул из флакона в расщелину между ними и, растирая лосьон, очень осторожно и ласково стал пробиваться пальцами в глубокую щель, разделявшую попу на два чудных полушария. Кожа была удивительно нежной и теплой. Забравшись еще глубже, я коснулся перемычки трусиков, которая скорее демонстрировала попу. В этот момент, уже протиснувшись пальцем под узкую полоску, я ощутил влажность более жирную, чем от лосьона. За ней открылась широкая, развороченная щель, такая липкая и мокрая, что палец мой почти поскользнулся и поехал в глубь влагалища. Сердце мое застучало... Все то, о чем я так мечтал, было рядом и, судя по всему, принадлежало мне. Ягодицы матери чуть подрагивали, а бедра, словно отвечая моим пальцам, слегка приподнимались и опускались. Слабый, приглушенный вздох сорвался с ее губ. Мы оба молчали, опасаясь нарушить прелесть происходящего таинства. И все-таки я отступил, не сделав последнего шага. Возможно, уловил чутьем, что финал еще не близок, и, подхватив свежую порцию лосьона, стал усиленно растирать икры и ступни матери, постепенно поднимаясь все выше и выше — на исходные позиции. Когда я вновь коснулся ягодиц, мать раздвинула бедра, и я ощутил острый, возбуждающий запах, с которым я уже познакомился в объятиях тети Шуры. По-видимому, мама уже была предельно возбуждена и жаждала продолжения массажа не меньше, чем я. Об этом наглядно свидетельствовала насквозь промокшая перемычка трусиков, прикрывавшая хлюпающее под моими пальцами влагалище. Бедра матери стиснули мои пальцы, и она простонала: — Ох, малыш, мне так хорошо! А теперь попробуй спереди. — Да, да, спереди! Я могу и спереди! Я едва не задохнулся от радости. А мать медленно опрокинулась на спину, выставив свои великолепные белые груди и мокрую розовую киску, которая наполовину вылезла из-под повязки между раздвинутыми ягодицами. Я наклонился поближе к вожделенным сокровищам, и мой длиннющий член выскочил из ширинки, будто черт из сундука. Мать невольно потянулась к нему, но тут же отдернула руку и правильно сделала. Одного ее прикосновения было бы достаточно, чтобы мой дергающийся член взорвался, подобно гранате, в неудержимом оргазме. А это было, конечно, не в наших интересах. Оросив и правую, и левую грудь матери лосьоном, я стал старательно его втирать вокруг затвердевших сосков, спускаясь все ниже и ниже. Я испытывал невыразимое наслажде- ние, ощущая в ладонях тяжелую, упругую грудь, я тискал ее и гладил под шепот матери: — Боже, как хорошо... Давай, мой милый, вот так, еще, еще! Иногда мать выгибалась дугой, почти приподнимаясь над постелью и словно отдавая себя на съедение. Но я уже прицеливался к ее киске, прятавшейся под аккуратным лобком, и, наклоняясь все ниже и ниже, размазывал лосьон по животу, пока снова не наткнулся на трусики, которые на сей раз не вызвали у меня никакого интереса. Теперь я видел в них только досадную помеху и, не дожидаясь предложения матери, осторожно развязал узелки на боках. — Теперь снимай, — снова прошептала мать и, раздвинув ноги пошире, подалась вперед. Тряпочка свалилась на простыню, и моему взору открылся во всей красе вход во влагалище окруженный большими и малыми половыми губами, настолько распухшими от желания, что вход почти терялся в лепестках мокрой плоти. Я представил себе маму девочкой и как ее брат, мой дядя, проталкивал в розовую щель свой член. Само собой разумеется, что мой собственный член стал дергаться и рваться, как жеребец, заглянувший под хвост кобыле. Сначала я ласково пригладил короткие волоски, густо рассыпанные вокруг половых губ. Затем погрузил палец между губ, в теплую, валкую глубину, по бокам которых мой палец ощутил шершавые бугорочки. Мать задышала часто-часто, ее бедра снова заходили вверх и вниз, раскачиваясь из стороны в сторону. Голова запрокинулась, глаза закрылись. И вскоре к первому пальцу присоединился второй — теперь я работал в полную силу, загоняя оба пальца в скользкий, эластичный проход и вынимая их наужу. Мать в изнеможении стонала, встречая каждый толчок пальцев ответным движением ягодиц: —О, мой дорогой, мой милый, мне так хорошо! Внезапно она сникла, открыла глаза и, приподнявшись, лихорадочно стащила с меня пижамные штаны. — Сашенька, я больше не могу! Ты нужен мне, нужен... Я тебя хочу! И, схватив мой член, она направила его головку в свою вагину: — Люби меня, люби! Скорее! Ну же! Со всего размаху я всадил член в узкий, горячий капкан, испытывая невыразимое на-слаждениеот долгожданного соития. Казалось, что губы влагалища жадно обхватили член, заглатывая его все глубже и глубже, а он бьется, изнемогая, в сладком плену, от которого не з силах избавиться. — О, Господи, мамочка! — кричал я, точно з бреду, неистово протыкая горячее влагали-:де своим членом и ударяя лобком о ее лобок. — Милая, родная! Сейчас умру! — Забудь о том, что я твоя мать, малыш, — _-ептала она в ответ. — Люби меня, как чужую женщину. Люби меня крепко-крепко. Меня :ке так давно не любили. И в такт своим словам она подбрасывала :-;ня запрокинутыми бедрами, насаживаясь ::- мой член до отказа. А я снова и снова вонзал с хлюпаньем свой клинок по самую рукоять — по самые яйца. И боялся только одного: слишком рано кончить. Мне страстно хотелось, чтобы моя мать получила то наслаждение, о котором так долго мечтала и которого так ждала. Но для этого я совсем не должен был любить ее, как чужую. Напротив. Сознание того, что я трахаю собственную мать, еще больше возбуждало меня. Именно об этом и мечтал, рисуя самые немыслимые эротические картины, которые в итоге оказались куда слабее действительности. Я наслаждался прекрасным телом матери, грудью, бедрами и, конечно, тем, что до сегодняшнего дня таилось между ними. Ее мокрой, горячей писькой, которой она так совершенно орудовала, сладострастно стискивая мой разбухший член. Она так высоко поднимала бедра, что ее спина выгибалась дугой, а ягодицы почти не касались постели. Минута шла-за минутой, а мать все подавала и подавала мне свою красногубую щель, в которую мгно­венно проваливался мой счастливый, ненасытный член. Ее стоны и ахи, переходящие почти в рычание, доводили меня до безумия. Но это было еще не все. Под конец мать обвила мои бедра своими ногами и, вцепившись в меня, как кошка, задергалась в судороге. Рот у нее открылся, по щекам текли слезы. — О, Боже, Саша, Саша... Вот оно, вот... — ее причитания перешли в бессвязные выкрики, глаза изумленно округлились, и она забилась в бешеном, нескончаемом оргазме. Казалось, она хочет разорвать меня на части или, во всяком случае, провести на моем члене всю оставшуюся жизнь. Обвив руками мою шею, она притянула меня к себе и заглянула в глаза глубоким, страшным взглядом, точно увлекая за собой в бездонную пропасть, в которую мы летели вместе, обезумев от мучительного сладострастия. В реальности эта пропасть была не такой уж бездонной, и мой член хорошо знал, где она находится. Правда, силы мои были уже на исходе, и словно почуяв это, мать еще шире раздвинула ноги, стиснув меня в своих объятиях. Я не мог больше терпеть, я чувствовал, что яйца мои сжимаются и струя спермы вот-вот вырвется из члена. — Мама, мама... Я сейчас, сейчас... Горло мое перехватило, я как бешеный вцепился в мать, тиская и целуя ее груди, а она только шептала в ответ, задыхаясь от нашего общего счастья! — Саша, милый, любимый... ну же... ну же... давай... Она поймала мой рот своими жаркими губами, но я уже не мог ответить на ее поцелуй. Я крутился, как белка в колесе, извергая запас накопившейся спермы. Меня ломало, вертело, побрасывало, пока переполнившая влагалище сперма не хлынула наружу, стекая по ягодицам матери и пачкая наши мохнатые лобки. Ничего подобного, даже с тетей Шурой, у меня не было. Наконец мои запасы иссякли, но мой член все еще сладко подрагивал, не-:-:ась в теплом влагалище, откуда я и выбрался на свет пятнадцать лет назад. Мать тоже не желала расставаться с моим членом и держала егоо в своей киске, как кинжал в ножнах ло лучших времен. Не меняя этой позиции, она закинула ногу на мое бедро и осторожно повер- нулась на бок. И мы снова замерли в неге и блаженстве, соединенные в одно целое с членом . Потом мать нежно поцеловала меня в губы и сказала: — Спасибо, любимый. В первый раз после развода с твоим отцом мне было так хорошо! Первоклассный трах! Даже не знаю, как буду теперь без него обходиться... — Это тебе спасибо, мама! Господи, я так тебя хотел, но даже не думал... Она снова поцеловала: — Не надо ни о чем думать, ты просто великолепен! — и прижалась ко мне лобком. — О, да он у тебя — герой! Такой же непреклонный, как вначале. А что, если мы повторим? Ты не против? Мать слегка отстранилась, оставив в себе только головку члена, и тут же резко подалась вперед, всадив его в киску по самую рукоять. Это было то, чего я сам хотел, но не решался предложить первым. Близость ее обнаженного тела, жар плоти, запах — все сводило меня с ума, и я мечтал только об одном: повторить все с самого начала, схватил материнские ягодицы и с невыносимым наслаждением, раз за разом стал насаживать их на свой задубевший член. Но мать остановила меня: — А не попробовать ли нам по-собачьи? О такой замечательной перспективе я и не мечтал. Конечно, я уже слышал об этой пикантной, четвероногой позиции, но мог ли я надеяться? Тем временем мать, опираясь на локти и колени, повернула ко мне белую круглую . попу и раздвинула ягодицы, между которыми ' повис розовый карманчик. Рядом с ним из-под живота высунулись кончики пальцев: мать дрочила свою письку, страстно поглядывая на меня из-за плеча. Эта дикая, животная поза еще больше раззадорила меня. Может быть, потому, что именно так трахались первобытные люди. Трахались без разбора: братья и сестры, отцы и дочери, матери и сыновья. — Смелей, смелей, — улыбаясь, подбодрила меня мать. — Хватит любоваться, берись за дело... Она была права — я и впрямь залюбовался ее голой задницей. Я уже видел ее в ванне и в постели, но в этой позе она была особенно прекрасна. Казалось, она поджидала меня, выставив свой розовый капкан, уверенная в своей силе и неотразимости. Мать перестала дрочить и слегка попятилась, придвинув попу еще ближе. Я живо пристроился сзади и, нащупав мокрую щелку головкой члена, протолкнул его вглубь. — Сильней, сильней, — задыхаясь прошептала мать. — Сзади ты можешь загнать еще глубже. Она была права. Крепко стиснув ее великолепную, остро благоухающую попу, я рванул т; на себя и загнал свой член едва ли не с ^цами. Я всадил так глубоко, что мой член . --ерся в какой-то бугорок. Позднее я догадал-::. что это была шейка матки. Мать застонала : вернулась: — Пусти! Пусти! На какой-то миг я опешил, но тут меня осе-: ::.то: она еще больше распаляет себя. И меня •- • •_•-! — Нет, — просипел я в ответ, — не пущу. И снова засадил в нее член. Подминая под себя ее пухлые, извивающиеся ягодицы, я познал дремучее наслаждение любовного насилия: — Перестань! — вскрикнула мать, слабо и беспомощно вырываясь из моих рук. — Куда! — прикрикнул я почти угрожающе. И заработал членом еще яростней. Я готов был разорвать этот упругий, подпрыгивающий зад, терзающий мой член своим смачным розовым ротиком. Мне было так хорошо, так невыносимо хорошо! — Мама, мне так хорошо! — прошептал я, дрожа от сумасшедшего возбуждения. — Мне так хорошо! — Мне тоже, родной, — прошептала она. Подхлестнув себя, мы вернулись к реальности, которая тоже была прекрасна. — Это и есть настоящий секс, — добавила мать, и я заметил, что при каждом толчке члена она дергает себя за клитор, достигая еще большего эффекта. Недолго думая, я завел свою руку под пушистый лобок матери и, оттеснив ее пальцы, стал сам обрабатывать скользкую висюльку клитора. Другой рукой я неутомимо крутил и мял пупырчатые соски свисающих грудей, работая при этом членом со скоростью отбойного молотка. — Спасибо, спасибо, малыш... Еще, еще... — мать задышала совсем часто, охая и всхлипывая. —Это то, что надо! Быстрей, быстрей... Не останавливайся! Да разве мог я остановиться? Помимо вели кой телесной радости, которую я испытывал, мне так хотелось удовлетворить мать и стать для нее несравненным любовником. Внезапно ее живот еще больше втянулся, а ягодицы заходили, как жернова, сжимая н перемалывая мой член. Сомнений нс было: надвигался новый сокрушительный оргазм. И, словно под­тверждая это, она закричала каким-то утробным, не своим голосом: — Да! Да! Да! У меня опять получается! Трахай меня, трахай! Глубже! Еще глубже! И я трахал! Боже, как я трахал! От каждого моего траха она съезжала к подушке, а мой рассвирепевший член все клевал ее зад, точно стервятник. Я готов был проткнуть мать насквозь, я отрывал ее от постели за задницу н крутил в ее влагалище членом, точно сверлом. Наконец она не выдержала. Нет мы оба не выдержали. Гейзер спермы, вылетевший из •••еня, смешался с хлынувшим из нее соком. И :;аши голоса слились в ликующем вопле. В '•той дикой пляске телодвижений мой член :"-:'нароком выскочил из влагалища, поливая ."ермой сладострастно дышащую черную ды-: :'чку заднего прохода матери. — Вставь его, вставь в манду — почти взвиз-' пула она, и это темное, исконное имя женско- - \ полового органа неожиданно подхлестнуло :-?ня, вызвав новый всплеск оргазма. Я с такой силой всадил свой член в изныва- • -~л\'ю манду матери, что она, не выдержав, - :-:улась лицом в постель. А я повалился на " ^. бормоча какую-то бессмыслицу и прижи- —~. животом ее дергающуюся попу. Наконец мать затихла, и некоторое время мы лежали в полном изнеможении. Потом она сказала: — Господи, мальчик, ты меня трахнул! Ты трахнул меня, как настоящий мужик! Это было изумительно! Я уже забыла, что это такое, но ты напомнил. И здорово напомнил. Спасибо, любимый! — она засмеялась и поцеловала меня. — Надо же! У меня появился любимый... Оставайся со мной на всю ночь. Я хочу, чтобы ты был рядом, я хочу прижиматься к тебе. Если, конечно, ты не против. Против ли я? Да я только мечтал об этом. Она погасила свет и заключила меня в свои нежные объятия. — Спокойной ночи, любимый. И мы заснули как убитые... Очнулся я посреди ночи в полной темноте. Очнулся от острого блаженства, которое растекалось по всему моему телу. И сразу понял причину: мой вновь оживший член был погружен во что-то влажное, теплое и неизъяснимо приятное. Потом он вынырнул наружу и снова окунулся в свой крошечный рай. Я так был ошарашен, что в первое мгновение не поверил глазам: моя мать сосала мой член. Она то забирала его в рот, то выпускала, облизывая со всех сторон и, судя по чмоканью, делала это с большим аппетитом. В ночном полумраке могло показаться, что она лакомится длинной палочкой эскимо. Иногда она массировала член рукой — дрочи-ла. Я уже не раз слышал про оральный секс, но никогда не думал, что первый сеанс этой изощренной сексуальной утехи даст мне собственная мать. Наигравшись досыта, она села на меня верхом и, приподняв попу, воткнула торчащий член в скользкий полуоткрытый ротик своей киски. И мой член, точно смешанный мылом кол, вошел между ягодицами матери. Не выдержав, она закряхтела, и я рванулся к ней навстречу, засадив член еще глубже. — Ты, кажется, проснулся? — прошептала мать. — Уже давно, — шепотом ответил я. — Делай то, что делаешь, и ни о чем не спрашивай. Мне так хорошо! И в самом деле, к моим прежним сексуальным восторгам прибавилось нечто другое. В этой новой для меня позиции я находился в подчинении, в сладчайшем повиновении. Медленно приседая и опускаясь ягодицами мне на живот, мать зажимала мой член в тисках своей горячей плоти. Наслаждение от ее ласки было столь мучительно, его я едва переносил его, но мать царила и властвовала, а я был рабом, которого она изводила своей любовной лаской. От моей усталости и пресыщенности не осталось и следа. Я снова умирал от желания, во мне проснулся мужчина. Я не мог только отдаваться, я должен был брать. И мать это сразу почувствовала: — Да, да... Еби меня, еби... Сильней, еще сильней! — со стоном восклицала она, когда я стал вбивать член в ее брешь встречными ударами. И в этой любовной потасовке я ощутил, как заломило у меня в паху от подступающей спермы, а яйца заныли, сжимаясь в тугие шарики. Согнув ноги в коленях и упираясь пятками в постель, я как бешеный стал подбрасывать мать, предчувствуя близкий оргазм. Но она не осталась в долгу и, сев со всего размаха на мой член, пригвоздила меня к постели. Здесь-то и настиг нас шквал восторга... — Саша! — закричала она почти испуганно. — Я сейчас кончу... кончу... кончу!.. Но я уже вертелся в водовороте собственных страстей, без устали стреляя густой утренней спермой. Переполнив материнское влагалище, она потекла вниз, капая на мой живот. И на мой перепачканный, липкий живот упала грудью моя мама Аля. — Прости, что разбудила тебя, — прошептала она, — но я так хотела тебя, так хотела... — Буди меня, когда угодно, — ответил я, спокойно обнимая мать за плечи. Она улыбнулась и в изнеможении откинулась на постель. — Теперь будем спать. Проснувшись утром, я обнаружил, что мать уже давно встала. Облачившись в тоненький халатик, она варила кофе на кухне. Я подошел кдей сзади и нежно обнял: — Какая ты красивая! И словно подтверждая мое высказывание, мой воспрянувший член уперся в ягодицы матери. Она живо обернулась, как девушка, и чмокнула меня в губы: — А ему все нипочем! Хочет и хочет! Никто не одолеет молодца! — Тебе это не нравится? — Напротив, — она рассмеялась. — Ты исполнил все, о чем я так давно мечтала. — И ты исполнила тоже. Мне ужасно понравилось, когда ты взяла в рот. — Вот как? Значит, вы с Шуркой не занимались оральным сексом? — Нет, только обыкновенным. Мать снова рассмеялась. — Ну, если ты считаешь оральный секс чем-то необыкновенным, то глубоко ошибаешься. Тебе, мой друг, еще учиться и учиться. И я уже знал, кто будет моим учителем...
eberkova.ru - Порно фото и видео Е.Берковой!